Были и неприятные сюрпризы. Например, появление неудачливого жениха, Христиана Фрича. Телефон дома по-прежнему молчал. Особо нервировал очень резкого поведения гость - Мейзингер из СС (не упомню звания). Буквально перед ужином внезапно отменили помолвку Хельги и Карла, что-то не так было с разрешением для Хельги. Девушки утешали Хельгу, да и та держалась хорошо, как истинная арийка.
За ужином Ильзе присматривалась к остарбайтерам. С чего же начать? Как заговорить? Как найти Елену? Наконец, Ильзе выбрала, к кому же обратиться для начала. К ней склонилась женщина с длинными светлыми волосами, предлагая положить на тарелку горошка.
- Елена? - тихо спросила девушка.
Светловолосая удивилась, но нашлась:
- Нет, Марина. Но Елена есть.
- Покажи мне.
читать дальшеЧерез некоторое время Марина кивнула в нужную сторону. За это время Ильзе удалось всего лишь вскользь сказать Елене, что ей поручено помочь с побегом.
А потом завертелось. Внезапно была объявлена причина затруднений с помолвкой. Досье Хельги изучили вдоль и поперек,особенно та часть, что касалась ее истории до попадания в детский дом и удочерения, и выяснилось, что она наполовину еврейка. Удивительно, насколько быстро от Хельги отвернулись буквально все, включая приемных родителей и Марию, которая вскоре после этой новости примчалась в их комнату и быстро сожгла некую фотографию.
Ильзе, презрев осторожность, решилась расспрашивать окружающих о Хельге, хотя бы узнать, что с той станет, но на все вопросы слышала ответ: "забудь".
В течение вечера Ильзе наконец-то дозвонилась до дома. Там подошел кто-то незнакомый, и началась игра в слова, с того конца провода добивались, кто она и откуда, Ильзе - кто эти люди и что они делают у нее дома. Наконец, выяснилось, что имущество Панцингеров описывают, а саму Ильзе не могут найти который день.
Отец! Брат!.. только спокойно. Из дома не выйти без пропуска. Значит надо вести себя как можно более открыто и естественно, как бы показывая, что ей нечего скрывать. Ильзе стала ждать известий, предупредив Хайнца Леманна, что возможно, ее будут искать в их доме, чтобы для хозяина это не стало большим удивлением.
Отдельные "приятные" минуты доставил Мейзингер, выставив укладывавшихся спать Ильзе и 15-летнюю Хайдрунн (дочь старшего сына доктора Леманна, Арнольда) в коридор в ночных рубашках, т.к. важные разговоры ему вздумалось говорить именно в девичьей комнате. Ильзе, стоя в коридоре в ночнушке, только оставалось шутить о том, что теперь Леманны смело могут всем говорить, что фон Панцингеры спали у них на коврике в прихожей. Только доктор Леманн, обнаружив девушек в нескромном виде в коридоре, восстановил справедливость.
Ильзе решила, что сейчас у нее нет возможности вывести кого-либо с территории дома и что она скорее погубит Елену, чем спасет, если будет пытаться добыть пропуска на выход из дома официально. Учитывая, что семья, видимо, под подозрением (о худшем она старалась не думать), ее не выпустят так легко. Да и за пределами дома станут искать, а значит для спутника она опасна. Плюс о чем-то говорить было очень сложно. Когда за Ильзе принялся Мейзингер, это стало тем более ясно. Было целесообразнее выбраться из дома официальными путями, были такие возможности, а потом уже выправить через "Пиратов" другие документы и бежать в Швейцарию. Ильзе спрятала документы в комнате за комодом, а Елене написала записку, где было рассказано, где документы лежат. Предполагалось, что она возьмет с собой человека, который хорошо говорит по-немецки, и они сбегут. Логика, быть может, странная, но в итоге Ильзе не ошиблась - Александра Алмазова (тоже OST) сумела-таки добыть бланки пропусков. Сама Ильзе пыталась все еще разыгрывать лояльность.
Мейзингер сказал Ильзе, что отец и брат арестованы, к тому же отец внезапно оказался банкротом, и это наверняка преднамеренное действие. От Ильзе требовалось сказать, где находятся деньги, и назвать номер счета. К уговорам прилагалась записка якобы от Райнхарта в стиле "Сделай, что они тебе скажут", измазанная кровью. Записке я не поверила. Если Райнхарта сломали настолько, что он просит меня сдать номер счета, то он вполне мог сдать его сам. Как и отец. Ильзе сказала, что номера счета не знает, и Мейзингер дал ей два часа, чтобы освежить память.
По линии "Пиратов Эдельвейса" с Ильзе связались аж три человека. Александра Алмазова, с которой так и не вышло диалога ввиду невозможности уединиться или хотя бы задержаться для разговора. Ева Кальм, французская журналистка, писавшая в правительственные немецкие журналы. И Эрнст фон Графт из СД. Фон Графта Ильзе уже знала, плюс он проявил некоторую осведомленность (или догадливость), спросив ее, надо ли кого-то еще, кроме нее вывести из дома. Ильзе рассказала, что ей надо вывести остарбайтера, но поскольку у той на руках есть документы (девушки уже успели забрать их из комнаты Ильзе) и товарищи, говорящие по-немецки, она бы предпочла вывести из дома Хельгу, буде это окажется возможным. Фон Графт обещал помочь.
Ева Кальм сказала, что Мейзингеру уже известен номер счета и назвала его Ильзе. Номер был верный. Было ясно, что теперь мне предложат распорядиться этими деньгами так, как будет выгодно СС. Тогда мы с Евой задумали дезинформацию. Она подбрасывает Мейзингеру измененный номер счет, разница была всего в одной цифре, а я запираюсь, но в случае каких-то воздействий "выдаю" счет с такой же ошибкой. Потом в случае чего можно было бы списывать все на ошибочно выученную цифру.
Фон Графт вскоре подорвал доверие Ильзе. Он подошел и сказал, что она должна назвать ему номер счета, потому что может статься, один из них не выберется, тогда информация не должна пропасть. Ильзе мгновенно уловила фальшь, правда, сделала неверные выводы. Ей стало ясно, что номер попадет в руки Мейзингера, а фон Графт выдает ложное обснование. Тогда она решила, что он двойной агент и выдала ему тот же ошибочный номер, что придумали они с Евой.
Пока шли отведенные ей Мейзингером два часа, Ильзе сделала еще кое-что. К ней подошел Фрич и дал понять, что в обмен на ее благосклонность он может помочь ей облегчить участь отца и брата. Девушка не обольщалась, Вальмар обошелся с Фричем довольно непочтительно, и было понятно, что им движут не самые светлые и возвышенные чувства, но она хваталась за возможности, и отдала ему свою девственность. В итоге Фрич рвения особого, как она поняла, не проявил, но в целом хоть как-то слово свое сдержал, потому что из следующего разговора с Мейзингером Ильзе узнала, что не может надеяться на то, что Фрич сможет ей помочь. Мейзингер также предложил написать родне письмо с уговорами сдать номер счета самостоятельно. Ильзе написала. Только так, чтобы брату и отцу было ясно, что на самом деле она этого не хочет.
Ильзе не должна была показывать записку "Райнхарта" никому, но все же в какой-то момент показала ее Хайдрунн. 15-летняя девочка с абсолютно промытыми пропагандой мозгами вряд ли впечатлилась и поверила Ильзе, но игнорировать такой шанс поколебать веру в Рейх у славного человека Ильзе не могла.
За это время Мария успела ввязаться в программу "детей Фюрера" - ей было сделано ЭКО. Ильзе не знала, как к этому относиться, она привыкла радоваться за беременных, но не могла радоваться ЭТОМУ.
Когда в следующий раз Мейзингер пригласил Ильзе, ей был предложен на подпись документ о переводе денежных средств с их швейцарского счета на какой-то государственный. Номер уже не спрашивали, значит, какой-то из номеров и впрямь был в их распоряжении. Евы она уже давно не видела, и надеялась, что ту не заставили назвать настоящий. Бланк был загнут так, что номер ей было не видно, но Ильзе рискнула и подписала. Когда документ разогнули, Ильзе увидела фальшивый номер. Теперь игра шла по принципу рулетки, как повезет.
Из кабинета девушку выпустили, но ненадолго, о том, номер ненастоящий, стало известно после проверки довольно быстро. Ее отвели вниз, в подвал, и посадили в комнату Винифред Шульц, которая в этом доме ведала остарбайтерами. Комната была феерична, видно было, что она там не превый узник, и следы крови на полу говорили, что обращались с ее предшественниками не слишком учтиво. Ильзе просидела там довольно долго и успела порядком замерзнуть. К ее удивлению, к ней несколько раз заходила Астрид Беккер, у которой был ключ, и вела с ней задушевные беседы на тему, почему же Ильзе так ее ненавидит. Ильзе не очень понимала этого, если она хоть что-то в чем-то понимала, Астрид не тот человек, который станет так беседовать с обидчиком, значит, лиюо с ней случилось что-то из ряда вон выходящее, либо она разводит Ильзе на откровенность, чтобы потом сдать. Поэтому Ильзе старалась не поддерживать этих бесед.
К ней заходил Мейзингер, чтобы сообщить о неладах со счетом, а также Бломберг, который водил Ильзе в лабораторию доктора Вебера, врача семьи Леманн, у которого в доме оказалась своя лаборатория для экспериментов, где в этот момент проводили какие-то манипуляции с Евой. Вот куда она делась... Ева подняла голову и сказала, что не знает Ильзе. Тогда девушку вернули в импровизированный карцер. Вскоре там же оказалась Елена Хрупова. У нее была сломана рука и не работали ноги вследствие какого-то укола. Не было понятно, по чьей милости тут оказалась Елена, но Ильзе сильно подозревала фон Графта и очень раскаивалась, что поверила ему, хоть у нее и не было изначально оснований от него что-то скрывать. Пару раз в помещение прорывалась Шура Алмазова, сбегать оттуда пленницы не стали - даже если выйти, то в доме рано или поздно найдут, а вокруг дома - непроходимый автоматный кордон. Нужны были пропуска. Шура как-то ухитрилась их раздобыть, осталось только написать... но больше девушки ее не видели. Потом уже краем уха Ильзе слышала, что Алмазова погибла.
Через некоторое время Хрупова снова обрела возможность пользоваться ногами, и тогда девушек забрали в лабораторию. Елену Винифред Шульц хотела использовать как материал, если бы ей разрешил Мейзингер, а за Ильзе надо было пока просто присматривать - наверху что-то творилось, и ССовцам было не до Панцингер. И Ильзе, и Елену связали. Сперва они торчали в лаборатории и наблюдали живописную сцену испытаний экспериментального препарата на Маэве Дюпюи, работнице-материале. За это время Ильзе хотелось прыгнуть на спину Веберу или Шульц, за то, что они порочат звание медиков, а то и нарваться на пулю охранника, чтобы уже точно никому и ничего не выдать, но девочка-фиалка не решилась. Елена попробовала сделать то же самое, она стащила со столика шприц с каким-то препаратом и сумела вколоть его Веберу, но увы, это оказался препарат для стимуляции сердечной деятельности, ему стало нехорошо, но и только. Елену избили, и через некоторое время их посадили в клетку. В клетке обнаружилась Хельга (живая, но потерявшая какую-либо волю к жизни) и обе француженки. Хельга была не связана, но развязать кого-то из нас не хотела с мотивацией "это нехорошо". На нее вообще было жаль смотреть, она только знай себе твердила, что хочет умереть и что Карлу (которого уже быстро обручили с секретаршей Мейзингера) надо ее забыть. Самое ужасное, Хельга тоже винила себя в том, что Леманны ошибочно ее удочерили, хотя ей на тот момент было всего шесть лет. Евреи втираются в доверие, и все тут. Зато приятно было узнать, что Гертруда, ее приемная мать, все же навещала ее и не оставила своей любовью. Еще приходила Мария и не решилась сказать Хельге, что беспокоится за нее, но передала через Ильзе, что "Мария о тебе спрашивала". В конечном итоге, Хельгу уговорили-таки кого-то развязать, кажется, Маэву. Маэва развязала Еву, а та выбралась из клетки и вылила какой-то препарат со столика. Из лаборатории было не выйти, и она вернулась, а когда пришла Шульц, еще и издевалась над ней. Винифред оказалась человеком с железными нервами, Еве досталось, но ее не убили и не причинили ощутимого вреда. Но накрепко связали. Остальных не проверили, и через какое-то время, пока из лаборатории все ушли, Еву снова развязали, и она уже тогда переколотила на столиках препаратов без разбора.
Пока с этим разбирались, за Ильзе пришли. Ее отвели наверх и сказали, что ради спокойствия Марии ее больше не будут держать в заточении, но она должна подписать пустую форму о снятии денег. Номер, кажется, не спросили. Раньше, быть может, Ильзе и прогнулась бы, но за это время она успела посмотреть на отчаянную отвагу француженок и русской, а также увидеть, что творится в лаборатории. Пыток она не увидела, но даже относительно безвредных экспериментов хватило, чтобы Ильзе не только головой поняла, но и сердцем, насколько был прав отец. Она отказалась подписывать что либо, подтверждать правильность счета и вообще вести какой-либо диалог с Мейзингером. Она уже была за пределами страха, когда она прекрасно понимает, чем ей это грозит, коленки трясутся и подгибаются, но в сердце страза уже нет. Она все взвесила, все оценила и достигла того рубежа за который отступать не могла. Это не была отчаянная упертость, но спокойна уверенность, что больше увертываться она не станет. Мейзингер, ка кни странно, не спешил со зверствами и попытался действовать через Марию, но Ильзе и ее не послушала. Они говорили наедине, и Ильзе сама, своей рукой открыла дверь комнаты и сказала ССовцам, что Марии не удалось ее убедить.
Мейзингер пытался приводить еще какие-то доводы, спрашивать Ильзе о смысле ее упрямства, теряя уже терпение, но она его не слушала. Не объяснять же в самом деле свои резоны? Никаких политических бесед и лозунгов она не хотела выдвигать, поводов запутать ее на логике - тоже. Шантаж тоже не подействовал. Просто фон Панингеры за это время пусть дистанционно и опосредованно обо всем друг с другом договорились (если отец и брат действительно были еще живы, в чем Ильзе сомневалась тоже) и простили друг другу риск их жизнями. Все шло к тому, что сейчас Ильзе перестанет быть целой или вообще перестанет быть. Но тут пришел фон Графт. Ильзе его устало ненавидела, ненавидеть сильно она не умела и у нее не было на это сил. Просто мерзко было видеть предателя. Сперва фон Графт и Мейзингер делили полномочия, потом первый тоже стал ей что-то говорить. Ильзе его слушала вполуха и знала одно - он ее сдал. Наверное, то что он говорил, имело смысл, она даже что-то отвечала, просто врага она слышать отказывалась. Там было и упоминание отца, и что он обязан ее вытащить, и что он вернулся, рискуя жизнью, именно за ней (поскольку она полдня просидела в подвале, она даже не заметила, что он куда-то исчезал). Последний довод для нее был весом, но он обесценил все в тот миг, когда предал ее доверие. Видимо, и он ушел бы несолоно хлебавши, а Ильзе отправилась бы в подвал, если бы в какой-то момент он не сказал ей, чтобы она прогунлась уже, потому что "Это нужно для Родины" (
Ильзе встала у стенки, пока совершались необходимые подробности и подпись проверяли на подлинность, и едва держалась, чтоб не заплакать. Она видела сломленного Хайнца Леманна, оказывается, он уничтожил свои чертежи, потому что для него Родина тоже не равнялась Фюреру. Да и с детьми сложилось так по-разному. Ильзе нашла в себе силы подойти в нему и сказать, что Хельга помнит о нем. А он ответил, что предал ее...
И уже потом Ильзе стояла у стены и плакала, тихо и горько. Потому что ее вынудили сделать то, что она не хотела всеми силами души, и потому что у нее на глазах случилось столько всего, что в ее душе просто не помещалось.
Ильзе отдали под юрисдикцию СД, и фон Графт был готов ее вывести из дома. У него были пропуска. Но надо было уйти без Хельги, и это тоже стало предметом споров. Ильзе сказала, что не уйдет без подруги, и если он ее поведет силой, она будет кричать. Тут тоже выигрыш остался за фон Графтом, находясь по ту же сторону баррикад, он выдвигал убийственно рациональные выводы. В конечном итоге Ильзе пошла за ним, поклявшись, что она сдаст его с потрозами, если увидит, что он не собирается помогать Хельге.
А потом был бег от крыльца к калитке, выстрел в воздух одного из охранников Мейзингера и выход на волю. Ильзе не ждала, что она выживет, но она выжила.